Сияуш, поигрывая рукоятью дамасского меча, пытаясь скрасить скуку горной дороги, допытывался у деда:

-        Ну чё, батя, далеко до логова-то?

-        Да уж, почитай, пришли – сообщил седобородый проводник и неожиданно зычно гикнул.

Полуденный зной всколыхнулся, словно заворочался, словно  отделился от горы, словно сгустил свою прозорость, словно покрылся жарптицевым блеском, словно втек в долину перед гигантской скалой, что селяне звали Драконьим Рогом, словно подал глубинный, как вздох вулкана, свой голос.

-        От ить и он, чудище, значить наше – Горыныч, стало быть – сообщил будничным тоном дед.

И, словно откликаясь на произнесенное имя, из ожившего зноя явился в долине ДРАКОН. Был он змеист, лапист, крылат и лошадино-ухмыльчат.

-        Ану, чудище поганое, выходи на честный бой – взъярился витязь Сияуш, выпростав полыхающий ярью меч и ринулся по дороге, ведущей к скальной пещере.

-        Ай-яй-яй, какой грубый – оценил происходящее монстр – Разеж можна так про Ану. А как Данушка прознает, беда тебе будет. Анунаки, это тебе не светогоры,  они ить и пришибить могут с пересердия.

Витязь, мчался, сливаясь со своим белым скакунов в живую молнию, имевшую, пульсирующий силой, рог его волшебного меча. Его отважный бросок был точен как и стремителен как жар небесных стрел. Точно в зрачок чудовища ворвался клинок драконоборца. Раздался оглушительный малиновый звон, эхо которого удивленно и стремительно удалилось в горы:

-         Какой забияка, уж не убог ли умишком...?

Офаноревший от звона, а еще более от эха, витязь бешено вращал глазами и головой одновременно, силясь понять, куда подевалось чудище. Он даже не успел опечалиться тому факту, что его замечательный волшебно-сиятельный меч, от давешнего столкновения сделался просто-таки молотом.

Тем временем, откуда не возьмись, с гор примчался здоровенный детина, развлекавший себя бешенной гонкой на колеснице, запряженной козлами.

Он остановился, поднял новоиспеченный сиятельный молот, возрадовался, вылупил дикий взгляд на оружие и дурным голосом гаркнул

- Мёльнир – разящий гигантов, хорош трофей. Ану, залетные, давай прокати, на радостях, с ветерком.

Козлы поняли его буквально и ломанулись просто на небо.

Пришедший в себя витязь посетовал:

-         Ну, едрить тую, дед, чё энто за беспридел у вас деится?

Однакось проводника давешнего и след простыл.

Витязь брел по дороге к пещере, все более дивясь лукавой видимости этих мест. Просто глянуть – до пещеры рукой подать. А вот уж который час бредет, а, кажется и не приблизился ни сколько, только коня утомил и сам извелся.

Темень свалилась на голову, что тот коршун на зайца. Ась – и уж не зги не видать. Тут остаток сил покинул героя и он решил уснуть где стоит. Но стоило ему сойти с коня, как он чуть было не угодил в костер.  Из мрака вынырнул валун, пышный куст и веселое пламя, резво лизавшее закопченный бок котелка. Пахло едой. Вот из мрака вылепилось и чтя-то физиомордия. Э-ва, да это давешний дед сыскался. Сидит, как не в чем ни бывало, кашу коптит.

-         Ну и чё энто было? – поинтересовался Сияуш

-         От и я думаю – отозвался озабоченно туземец-сторожил – вреде ехал витязь как витязь, состоятельный, дельный, а как, то есть, чуду узрел – не иначе головой повредился, охамел враз, ругаться начал, блеском по чем зря размахивать…

-         Так ить он же того, нечисть душигубная. Да и чё уж я так ругалси –то?

-         А ты, милок, скоки душ им загубленных занешь? – поинтересовался дед – и, по всякому мы, селом нашим от тебя за что хулу терпеть должные?

-         А вас-то я разеж…

-         Дак ить с того и начал. Ану, кричал, поганые. Это чем же мы в своей Ане поганее тебя, к примеру?

-         Ты чё, дед. Ты об чём?

-         А, грю, весь наша, что споконвечно Ану зовется, чем таким тебе поганая.

-         А чудище, ишо какими-то анунаками стращало, энто не про вас будет?

-         Ну ты паря вовсе дикий. Где анунаки и где мы. У нас разе шо позаправнуки их, и то от человечецами рожденные. Деды наши Дану звались. Народ такой, ежели которые не в курсе. Вот у дедов, густо в родителях анунаки  бывали, а мы-то так, уж разе шо снами анунаковыми кормленные

-         Тя как, звать-то деда

-         Сус я. Сус из Ану. Анин Сус, стало быть кличут.

-         Слышь, дед Сус, а чё энто за козлячий водила мою оружию попёр?

-         Да то, поди Тор, баловник. Он по малолетству шалый, проказник.

-         Он, то по малолетству? И скокаж тому детине?

-         Ой верно гуториш, дитё и есть. Чуть за сорок годочков ему минуло.

-         А… тебе, тада скока?

-         Да я уж, паря, ветхий, того гляди в ночи растаю.

-         А, все же, батя, скока оттоптал по твердушке?

-         Точно не скажу, милок, потому не шибко я в цифири силен. Апосля десятой сотни недосужно отмечать стало, бросил. Да и какой в тех пометках прок, так бохвальство одно по молодости, а в старотси – тоска да растройсвто.

-         И чё, много подрастет ишо, енто дитятко.

-         Тор-то, энтот крепыш, вымахает. Того гляди по озорству рог драконий бы не порушил. Да думаю к возрасту  его к какому не-то делу пользительному приспособят. Глядишь и колотушка твоя где згодится. Не все же ей соринкой в глазу быть.

-         Не скажи, старик, соринка не соринка, а я этого мироеда уделаю. Отыщу и уем супостата.

-         Здоров ты лаятся, как я погляжу. Чего он те учинил, Горынч наш?

-         Дак ить тварь безкультурная и безмозглая. Злая и кровожадная.

-         Да, чё уж ты так костеришь-то. Какие твои годы – подрастешь остепенишься, глядишь и кровожадность сгинет и в культурность войдешь, и мозгов поднаберешься.

-         Ничё, витязю мозги не шибко до дела, токо голову тяжелят. А энту кровожадную тварюку я уем, не дожидаясь пока заматерею.

-         Я те дивлюсь, паря. Ты чёж энто самоедством сюда забрёл побаловаться. Так при чем тут Горыныч?

-         Я ж те толкую безмозглый, кровожадный, нелюдь. Одним словом.

-         А так и не скажешь. Руки, ноги, голова.

-         У кого?

-         Да у тебя ж. Ты чё, не в курсе?

-         Да хрен с ним, со мной. Я про чудищу вашу.

-         Дак я про чуду то от тя никак не добьюсь. Чуда, она и есть чуда – жизни загадка и отрада, без ней тоска и страх бессмертный. Тока каким боком она до твоей кровожадности-то притулилась?

-         Чей кровожадности?

-         Как чей, а кто ноне на живь с гострым блеском скаконул? Чуда от тя шо от убогого шарахнулась. Теперь, поди, сторониться будет.

-         Ништо, сторонись не сторонись, я настырный. Все одно сыщу и уделаю.

-         А с какого ж перепугу-то?

-         А как я есть драконоборец, и то моя святая стезя.

-         Борец, гриш? Чудно. Ну коли борец, то может в долинном бору чуду сыщещ. Горыныч там гуливает, бубнилки свои меряет.

-         Эй, деда, ты чё энто?

-         А чё?

-         Ты пошто в прозрачность ударилси, вона одни глаза да уши с носом торчат

-         Так ить и яж про то. Ветхий зело. В ночи растворяюсь – молвил дед и был таков.

-         Тьфу, ты пропасть – сплюнул витязь в огонь и пожалел, поскольку плевок, зашипев на алом полене, метнулся обратно и загадал горемыке аккурат в лоб, да еще кипячененький.

Всего бору-то было – не полный десяток дерев. Но ядреных, чё уж там. Каждое обхватом в добрую мельницу. Могутные кроны сплетались в крепкую шапку и укрывали дол под собой ажурной сеткой теней, ровной, что твое кружево. Дерева стояли вкруг, с одним – самым матерым по центру.

Витязь правил коня к бору и все проверял удобно ль  драконоборочья сеть улажена за щитом.  Чем ближе он был к бору, тем яснее чуял супостата. А уж в полпоприща точно знал: стоит вражина под середним древом в кругу. Вона глазищи-то горят, яко угли.

Массивная фигура орла была  плотно укрыта в кроне, являя взгляду лишь знатный свой клюв. Рядом, торча из кроны только кончиками своих черных клювов, умостились вороны, державшие в этих клювах два полыхающих как угли кристалла.

Под деревом бил родник, спрятанный на дне крошечной, с бадью ширенной, лунки. Кристальность воды в той лунке была так звонка, что рой светлячков, сбившийся плотным шаром, скорей напоминал клубок пляшущих молний, чем компанию пчел, каковым, на самом деле он являлся. Торчащие из многовековой палой хвои корни были так узловаты и могучи, что любой дракон не отказался бы иметь такие ступалки. Все это смачно вписывалось в вибрировавший у древа напев, все более искрившийся под лучами восходящего светила, присутствие которого из этой чащи еще нужно было уметь угадать. Оно конечно, искры, пропитывавшие тишь поляны, от светиловой яри, через кружево кроны просеянное  образовывалось. Но угадать это – нужно навык иметь.

Витязь этого навыка не имел. Да и не к чему он ему был. Он видел перед собой вражину дракона, с клювастой башкой, кряжестыми лапами, перепончатыми крыльями и горящими глазами. Меж верхних лап поганца ярились молнии.

-         Ништо, в сети-то шибко не забалуешь – ободрил себя герой и ринулся в бой.

Он ворвался в круг, едва не оставляя за собой сияющего следа скорости, и безупречно точно метнул сеть. Она распахнулась ячеистым куполом и плавно опускалась на голову и крылья чудовища.

Вдруг, каждая солнечная искорка, пропитывавшая укромность поляны, выпростала по паре шустрых прозрачных крыл и по гулкой настойчивой ноте. Напев, словно, вспыхнул над поляной. И сеть повисла на облаке, буквально просочившихся из воздуха пчел. Она озарилась изнутри, его сеть.

Она полыхала.

Она алела, будто, выплеснутый из горнила, метал, растекшийся по тонким нитям ячеек.

Она медленно опускалась, не находя иной добычи, кроме остолбеневшего рыцаря и его коня.

Она идеально точно облягла их фигуры и накрепко прилипла своим жаром к их телам.

Ярость швырнула Сияуша из седла. Он норовил разорвать раскаленные путы. Но пустое. То есть, не то что бы витязь был слаб. Напротив. Его богатырский поскок тут же отнял от сети его часть, оставив на коне ту, что причиталась могучему скакуну. И он видел что творилось с его боевым другом. Сеть огненной чешуёй впиталась в тело отважного животного, и то, словно вспыхнуло изнутри. Да так и пропало в яркой вспышке. Последнее, что успел увидеть витязь, был, вроде бы, возникший во лбу его пылающий рог. И даже, вроде бы, он коснулся Сияуша тем рогом напоследок.