Рыжий и лохматый, он был похож на заблудшего огненного духа. Казалось, он не вышел, а выплыл из залы Великой Жрицы.

- Хорош, безобразник, хорош! – не скрывая улыбки, оценил его старый алхимик и, мягко развернув за плечи, слегка подтолкнул к другой двери.

Келья безмолвной речи была кругла, и ее стены, от пола до потолка, были покрыты знаками. Никто из адептов не мог прочесть ни одного из них. И ни один мастер не мог указать манускрипта, толкующего их. Эти знаки хранили особое знание, открывавшееся всякому в свое время, и если бы те, кто прочел их, стали бы его записывать, то книг было бы столько же, сколько и читателей – у каждого своя, хотя знание было одно. Одно на всех и каждому свое.

Традиция предписывала, что после залы Великой Жрицы адепты должны посещать келью безмолвной речи.

Теоретически, после пережитого в объятьях хранительницы силы, каждый имел шанс открыть для себя Знание. Практически это происходило редко. И то сказать – сами адепты не валили толпой в Алхимический замок, путь сюда был открыт единицам, сумевшим доказать свою причастность к великому магистериуму не разумом, но сердцем. Однако и среди таких не помнят случая, чтобы в первый же визит кому-то что-то открылось. Однако традиция на то и традиция, что бы ее соблюдать, без этого на пути алхимии делать нечего.

Рыжий обалдело разглядывал стены и видел знаки, словно сквозь марево, которое бывает над пламенем или над камнями,  разогретыми полуденным летним зноем. И в этом подвижном воздухе виделись ему знаки причудливыми бабочками – того гляди, вспорхнут, и поминай, как звали, а как звали-то – никому и не ведомо. И вдруг один из знаков – словно крыльями плеснул – вспыхнул, да и впечатался в самое донышко взгляда, не сморгнуть его, не разглядеть. И тут ощутил Рыжий, что он, словно во сне, вспомнил, как можно летать. Заблестели мальчишеские глазенки, с озорным испугом оттолкнулся от пола и завис в воздухе. А крыша кельи возьми  да и распахнись, словно бутон на рассвете.

Его несло все выше и выше, и ликование захлестывало его как половодье равнину. он вдруг увидел Алхимический замок с высоты полета. Попал-то он в него через страшный лабиринт внутри горы, а снизу замка было не видно. Рассмотреть его можно было только сверху, и Рыжий любовался замком как драгоценным ларцом.

И все бы ничего, если бы его взгляд не поглотила пропасть, окружавшая замок. Вдруг он пришел в ужас от мысли, что как летать-то он вспомнил, а вот как приземляться не имел ни малейшего понятия…

Единственное, что смог сделать для своего ученика старый алхимик в момент его падения, это отклонить траекторию так, чтобы тело его легло не на острые пики пропасти, а на ровный пол кельи. Однако тело это лежало бездыханно, и это был факт медицинский.

***

Пылкий путник в тихом ужасе наблюдал за тем, как почтенный старец в льняной рубахе и сединах, перехваченных лентой на лбу, катит в гору гигантскую глыбу базальта.

- Опомнись, отец, что ты творишь?  Зачем тебе эта каменюка? Что, помоложе не нашлось ломовиков?

- Нашелся, сынок, помоложе, да только  по молодости потерялся.

Неугомонный дед пер в гору огромную глыбу и на уговоры путника отвечал то присказками то ухмылками.

- Послушай старик, ну что тебе в этой глыбине-то, отколол бы такую же там, наверху.

- Нет, мил человек, мне эту надобно допереть.

- Да что в ней такого особенного, отец? По мне такая же каменюка как вон та, или эта, к примеру. Просвети неуча, ну что в ней такого чудесного, из-за чего над ней так упираться стоит. Чем она от других–то отличается?

- Да, собственно, тем, сынок, что я ее на себе пру.

Худо-бедно, а к закату старик таки вкатил глыбу на гору и, с мощным выдохом разогнувшись,  взглянул на уходящее за неровный горизонт солнце.

- Ну, ты батя, могуч! Откуда такой хоть взялся – то? И чего теперь с эти камнем делать будешь?

- Да чего ж с ним делать-то, знамо дело чего – проговорил старец и к вящему ужасу путника столкнул  глыбу обратно в пропасть

- О-Ё-о-о-о-о!!!!! – взявшись за голову, простонал путник.

А старик тем временем отправился к скальной расщелине и потрясенный свидетель вслед за ним. В круглой комнате на полу лежало бездыханное тело юноши. Комната была пуста и ее стены были покрыты диковинными письменами. Старик снял свою рубаху и сел прямо на пол. По нему ручьями катил пот. И тут произошло нечто странное – струи, стекавшие по телу могучего старца, вдруг замерли (перестали течь). Путник  переполошился

- Эй, отец, ты там это, жив? У тебя, того, пот замер.

- Смотри и не мешай – не открывая глаз, одними губами ответил старик.

Дальше-больше: из старика вдруг повалил пар. Его обильный пот стал превращаться в клубы ароматного пара, словно дед этот был каменной глыбой в бане. Наслышанный о том, что святые отшельники после смерти источают из своего тела благие ароматы, странник всполошился вновь:

- Эй, ты это там, отец, ты жив ещё?

- Смотри и не мешай,  - тем же манером ответил старик.

            Когда клубы пара рассеялись, стало видно, что все могучее тело ветерана экстремального альпинизма покрылось кристаллами наподобие соли. И тут он заговорил сам:

- На двери весит серебряный скребок, возьми его и соскреби кристаллы – мягко попросил он путника.

Когда просьба была выполнена, он принял у путника горсть кристаллов и, подойдя к бездыханному телу, высыпал эту горсть ему на грудь. Затем поднял его на руки и понес в соседнее помещение. Там он уложил тело на диковинный резной стол, установленный под стеклянным куполообразным потолком, в центре которого был видимо, вделан кристалл, поскольку из центра вниз, на стол, падал ровно очерченный луч света. Как только этот луч коснулся  кристаллов на груди юноши, те вначале окрасились в молочно белый цвет, затем в алый, а затем вспыхнули и эта вспышка просочилась в грудь лежащего. Тело тут же вздрогнуло, мелко заморгало ресницами и село на столе с удивленным выражением лица.

- Что это было? - выдохнул ошарашенный путник

- Про философский камень слышал? – поинтересовался усталым голосом старый алхимик.

Путник отчаянно закивал в подтвержденье того, что да, мол, слышал.

- Вот это он самый и был.

            И от чего-то путнику показалось, что старик имел в виду не совсем ту глыбу, которую так старательно катил в гору.