Золотую горошину, с прозрачной змейкой жизни, текущей по кругу, принесла однажды в клюве большая странная птица. Так снежные ягоды омелы испокон веков кочуют с одного векового дуба на другой.  Тонкая змеистая жилка едва заметно пульсировала в расплавленном золоте маленькой сферы.  Когда-то давно она спала на изумрудном ложе, окруженная ноздреватой, влажной, дышащей темнотой. Белые сплетения кореньев  светились в этой первозданной мгле, мерцали молочно-лунным светом, и она, сквозь смеженные веки, внутри закрытых глаз, видела чью-то сияющую мохнатую лапу, раскачивающую колыбели зерен.  Потом темнота над ней покрылась кристально-снежным узором, и она погрузилась в еще более глубокий сон, внутри которого ей слышался звон серебряных молоточков и прозрачный малиновый зов колокольцев.

Спящая красавица с дремучей памятью в крови, в которой роились легкие крылатые создания, - шелковистые бабочки, слюдяные стрекозы, тяжелые бархатные шмели… Она спала и видела чудные сны – с бегущими по небу облаками, цветущими лугами, гудением пчел над чашечками цветов…Этот мерно рокочущий гул вызывал ответное гудение, горячее движение соков. Жаркий, солнечный, влажный поцелуй коснулся ее губ. Она пробудилась и тонкой стремительной флейтой полетела ввысь – сквозь спеленавший ее кокон покрывал, сквозь ноздреватую толщу теплой, сытной, кишащей жизнью и такой родной темноты – туда, в хрустальный купол света.  На этом свете к ней приходили дневные сны, в котором она была то могучим Древом в короне кроны, то изогнутой песней ветки, то птицей, то все этим вместе. И тогда зазмеились мощные корни Драва, свивая уютное гнездо-шар, и танцевали ветви, рождая зеленое  свечение ,холодное, зыбкое пламя, , и густой огненный мед, играя и искрясь, заполнил округлые чаши плодов. И пчелы, эти безумные пчелы, кочующая песня пространства, пробуждали медвяную память в крови…

Флейта изогнулась и запела. Из горлышка ее выкатилась маленькая горошина – золотая горошина Празвука, до поры до времени спящая в каждой флейте.