"Лед в твоем стакане радиоактивен, Джонни..."

Дерек Джармен

(поэт, художник, кинорежиссер)

Мне всегда было жаль мальчиков. Гораздо больше, чем девочек. В де­вочках раздражает неталантливость страданий. Тоненькие, нежные, гармо­нично вписанные в школьные аллеи, девочки одним своим видом отпуги­вают саму мысль о СТРАДАНИИ.

Мальчики страдают упоенно.

(О! Эти круги под глазами от полумужской бессонницы, и неустроен­ность, и тошнота после выкуренной дряни, и неподъемный, влажный, рез­ко пахнущий клеем и кожей портфель, тяжесть в воробьиной груди, ин­фернальное стояние у шоколадного поля доски с утопающими обломками мамонта...)

Хотя сами по себе — с цыпками, нечищенными ушами, а уж тем более с их бунтующей плотью (главное отличие которой представлялось чем-то отдельным, чем-то вроде гусеницы, кочующей штрих-пунктирами) — так вот, сами по себе мальчики мало меня волновали. Конечно, в их распоря­жении были чердаки, где, как через гребенку, просачивалось солнце, и па­ук, пересекая потолок, догонял свою тень. Они обладали потаенными под­валами и загадочной тягой к Подробности, когда, например, какой-нибудь мальчик прижимался к холодному стеклу второгодничьим лбом и тягост­но вслушивался в монотонное жужжание мухи... Бесполезно отвлекать его, он все равно бы не ответил, — и впрямь, попробуй услышать, когда к тебе переползают горы...

В мальчиках меня привлекала глубина существования. С чего это вдруг им запоминается самое незначительное?.. Например, день, когда на короб­ке с чаем увидел измазанные сметаной вершины — Китай...

Это ИХ волнует процент присутствия Бога в каждой вещи....

Слишком легкие для сна, они забираются в какую-нибудь крошечную Голландию или еще куда, где взрослеют, отращивают бороды, или снима­ют кино...

Когда я впервые увидела Джармена, он еще не был знаменитостью, не сидел на острове у моря, к нему не подбиралась Джомолунгма, и он не стоял еще в накрахмаленной рубашке, изорванной о край горы... Была осень. Дерек Джармен снимал свой самый короткий фильм. Каждое утро он просыпался в пять, взваливал на плечо тяжелую камеру и шагал к ближайшему озеру по хрустящим сухарикам листьев. Он рассказывал, что снимает затонувшие дома, но я знала: там, на дне, среди спутанных подводных растений и лежащих на брюхе зданий, он искал Мерилин Монро(заметьте, совсем другую, - ничего общего с резиновой куклой на ярких афишах).. Однажды я подсмотрела, как Дерек поймал ее отражение в карманное зеркальце и нес, словно красноперку, в литровой банке. Вода ко­лыхалась, а вместе с ней оживало и мелькало, как на кинопленке, лицо Мерилин.

Я не люблю женщин. Они ведут себя, как еда. В наказание Бог изъял у них ту самую пружину, где запрятана метафизика. Именно поэтому они легко рожают и все делают невсерьез.

Впрочем, повторяюсь. А Монро, надеюсь, исключение.

Даже теперь вид раненого мужчины вызывает у меня сочувствие, его гримасы — сострадание. В женском исполнении все это... раздражает. К то­му же...

Промокший Дерек снимает водолазный костюм, словно очищая пас­хальную скорлупу...

Я помню, как исказилось его лицо при одном только упоминании о болезни. Его лицо, наделенное недюжинными способностями, умею­щее растворяться бесследно в сумерках, в нужную минуту вновь зажигаясь на фоне кирпичной стены, да так отчетливо, будто и не лицо вовсе, а мас­ка, алебастровый слепок, - ЭТО ЛИЦО СТАЛО НЕУЗНАВАЕМЫМ.

В нем помигивало таинство крови, стиснутой лабораторными стек­лышками. И неумолимый танец хромосом -у них женское тело.

...Со свечою в руке поднимаюсь по винтовой (по какой же еще?) лест­нице, проскальзываю к двери, склоняюсь над замочной скважиной. В глу­бине комнаты, среди колб и реторт, напротив Караваджо сидит Дерек и кисточкой для бритья разводит чай. Слишком легкий для смерти, он по­кусывает травинку. Кажется, за дверью что-то происходит… Желание видеть расширя­ет замочную скважину.

— ТЫ? — мышцы поджарого лица подергиваются, словно марионетки, - МЕРИЛИН?!

Скважина предательски съеживается. Именно через это отверстие он намеревается улизнуть. Но об этом никто, кроме меня, не догадывается. Я соскабливаю со свечи теплый воск, разминаю, проталкиваю внутрь вместо ключа: "Потерпи... немного" и... удаляюсь, традиционно поскрипывая по­ловицами.

Теперь я могу спать спокойно.