Заливистый детский смех, шустрым мячиком носился по двору, шаля с удивленным собачьим лаем. Лохматый борбос все пытался поймать хотя бы одного солнечного зайца, которые просто роились вокруг чумазого босоного мальца, чем и смешил последнего. И, казалось, что именно на этот смех слетаются все новые и новые блики из всех окон двора. То были последние язычки пламени догоревших свечей, вдруг, испытавших неодолимую склонность к этому шалому смеху.

В мещанском квартале в этот рассветный час, когда снятся самые жирные сны, подобного веселья не разделял ни кто. Но только толстая Берта, не поленилась добрести до окна и выплеснуть миску помоев в сторону хулигана.

Смех замер и растворился с натянутым звоном. Помои не задели шустрого мальчишки, они не задели даже озадаченного пса. Помои угодили в  смех.

Рой веселых отблесков растворялся разом со смехом, возвращаясь к своим фитилям и пугая несчастных обывателей – чегой-то к утру сами собой свечи вспыхнули?!

Напряженная пауза разразилась многоглоточным визгом и раскатистой бранью.

Мальчонка развернулся и пошёл прочь со двора. Его глаза были сухи  и недоуменны. А лай барбоса у него за спиной становился все безумнее.

Барбос, словно взбесившийся, носился из квартиры в квартиру пытаясь поймать хоть одного черного таракана, которые просто стаями хлынули от свечей во все стороны мещанских жилишь.

Рыжий мальчуган брел по улице, подгоняемый урчанием собственного живота. Нет он не страдал от голода. С тех пор, как вся его семья умерла от тифа, а его, добрые соседи, торопившиеся сжечь их дом, позабыли под кустом бузины, он ничего не ел. Его, как-то не замечали, а попрошайничать было стыдно. Первое время он даже радовался, что матушка больше не отлавливает его на улице и не заставляет  чинно сидеть за столом и правильно держать ложку. Она умела не слышать его криков:

-        Ма, ну пусти, я не хочу есть, пусти, там пчелы…

А после про еду как-то позабыл. Урчать животом ему нравилось просто так. С этим урчанием было веселее ходить по незнакомым дорогам. С ним он мог идти день и ночь не чувствуя усталости и страха. Это все от того, что он научился слышать в урчании песни любимой своей кошки Урсулы. Все думали, что она умерла вместе с домом, но он-то ясно видел как пушистая хитрунья шмыгнула в солнечный блик огромного медного таза, что стаял у сарая. В полночь, когда все разошлись, он подкрался к тазу и заглянул в лунный блик. Урсула подмигнула ему оттуда и юркнула за пазуху.

О том, что Урсула – лунная кошка, он узнал давно, с тех самых пор, как она стала приходить к нему по ночам в детскую кроватку, что стояла  недалеко от очага и урчать свои песни. Это она прозвала его Ласком, и это имя ему нравилось куда больше чем ужасное Мартин. Еще ему нравилось, как говорил это имя их старый запечный сверчок. Он говорил Аск-аск-аск.

Из урчания в животе он узнавал уйму интересных историй, Урсула вообще была на них мастерица – придет уляжется к нему на  живот и урчит про все-все-все.

От воспоминаний его отвлекли суета и крики на ратушной площади. Толпа зевак гудела:

-        Южисти каки, энто усё та ведьма, шо пожгли третяго дня. Она ишо грозилася …

-        Нешто правда, так таки с поросёнка, страсть кака, эдака сатана ногу отхватит - тольки ой…

-        А их, батюшки – святы угодники, тыщы. Так и пруть из усех щелёв

-        Кара вам, многогрешные, непостящиеся, не ходящие к заутреней. Заплыли жиром довольствия и праздности, позабыли стыд и страх божий…

-        Ну то что пожрут архив, оно может и к лучшему, а вот винный погреб и зерновой склад изгадят – это беда, ой беда…

-        Травили?

-        Так точь, вашмил…

-        И что?

-        Жрут аж трещит, вашмил…

-        И как?

-        Прут пуще прежнего, вашмил…

-        Ах чтоб тебе…

-        Да, сказывал я тогда отцу-инквизитору, не надо было того рыжего так-то. Тем-то разом тожить ведь крысы и такоже перли, и ништо их не брало. А он со своей сверистелкой фьють-фьють и будьте нате. Все ихнее полчише из города вывел. И след их тады простыл. От бы того рыжего сюда. Да где уж. Извели.

Урсула выпорхнула из-за пазухи и, оглянувшись на Аска, засеменила к ратуше, нахально задрав хвост. Он пошел за верной подругой, уже привыкнув – если куда зовет, то стало быть надобность есть. Его, как водится, никто не замечал, как, в общем-то и Урсулу, они зашли в гигантское задание градоначальства. Весь пол и даже стены кишели обеспокоенными серыми зверьками, что-то непрерывно шептавшими. 

Урсула села на первой ступеньке широкой лестницы, чинно обернулась хвостом и покрыла всю шерсть искринками. Глаза ее горели и даже помигивали. Тут Аск стал угадывать в суетливом шепоте знакомые созвучия:

-        Ш-с-к-п-с-п-б-к-д-ж-д-н-с-м-б-сь-ка-дж-бу-дн-бо-сь-рб-не-де-зть-ой-стр-как жить, боюсь, не я, ры не, не ум, не я, не умею я, не умею я, нету тут рыбы, как жить, боюсь ворочатся, без рыбы, нет ее тут…

Серая мягкая волна хлынула из подвала с новой силой и Урсула юркнула снова к нему за пазуху. Ее урчание стало сливаться  с шепотом серых зверьков и скоро обернулось мелодией дудочки.

Толпа на улице все прибывала и прибывала, словно норовя сравнять силы с пушистым войском грызунов. Аск вышел на площадь и встал под старым раскидистым дубом, что гордо возвышался даже над ратушей. На ветку, прямо над ним шумно опустился огромный ворон и негромко рокотнул. К ногам рыжего мальчугана упала сухая ветка.

Урсула снова выпорхнула наружу, поплясала на ветке и юркнула назад. Он поднял ветку, внимательно ее рассмотрел. Интересная была ветка. На ней ровно в ряд было семь обломанных сучков.  Со стороны можно было принять за дудочку. И тут у мальчугана заблестели глаза. Он поднес веточку к губам и начал насвистывать мелодию, которая так и крутилась у него в голове. Насвистывал он заливисто, с руладами, не дать не взять – на флейте исполнял.

И тут из дверей ратуши к нему хлынула могучая серая волна. Ужасный, испуганных ОХ повис над  площадью и дрожал как заячий хвост. А серые зверьки, все до единого встали на задние лапки и взволнованно поводили носами. Урсула спрыгнула на площадь и гордо отправилась к дороге, ведущей к главным городским воротам. Аск отправился за ней, а всё крысиное полчище, исключительно на задних лапках и с церемонно задранными кверху хвостами, следом за ним. Толпа схлынула к стенам домов и шумно дрожала.

У реки металась растрепанная девчонка в белой полотняной рубахе и лопотала:

-         Не умею я, нет тут рыбы, отродясь ее тут не видывали, боюсь ворочаться, жить боюсь…

Несметное полчище крыс все прибывало и прибывало, выстраиваясь вокруг девочки концентрическими кругами. Носы их шустрили, хвосты едва не звенели, а глаза разгорались как уголья на ветру.

Хвостатая предводительница процессии стряхнула сноп искр и нырнула за пазуху девочки. Словно по команде, крысы подпрыгнули едва не на пол метра и дружно рванули в сторону леса. А в темной воде густо заиграл спинасрый рыбий косяк.

-         Привет – сказал Аск, прекратив насвистывать – Тебя как зовут, чего ты плачешь?

-         Моя мачеха – переставая хныкать, отозвалась девочка, и утерла без того высохшие слезы – уж не знает как меня извести. Зимой за подснежниками посылала. Добро я на парочку одну набрела. Рыжие оба как огонь – сказала и, глянув на голову мальца громко икнула, но продолжила – любились они, как безумные, в самую зиму, прямо в лесу на овчинном тулупе, вовсе голые. А вкруг них по поляне снег стаял и подснежники полезли. Я как те подснежники принесла, мачеха вовсе озверела. Теперь вот велела рыбы тут наловить сетью. А сеть тяжёлая, и рыбы тут отродясь не видывали –в воде громко плеснулась особенного большая рыбина, в ответ на что девчонка икнула еще громче – А зовут меня Урсула – сказала и уставилась в зеленые глаза мальчишки как сумсшедшая.

От того взгляда, сами собой уложились ее волосы и распрямилась спина, ладони красиво сложились на талии, а бесстыжие соски натянули рубаху и сделали на ней два обширных влажных пятна.

Протяжно и заливисто заурчал мальчишеский живот и перерос в двуулыбчатый детский хохот. Отчаянный, бесшабашный и неудержимый. На зов того хохота все блики со спин разгулявшейся рыбы ринулись к обнявшимся детям и веселой стайкой отправились с ними по дороге, ведущей прочь из города.