Ближе к осени все сны сняться задом наперед, словно вывернутые наизнанку рукавицы. Ночи становятся горячими и прилипают к ногам, оставляя отпечатки на полу.
Страницы в книгах пахнут полынью и, когда берешь их в руки, кажется, что читаешь прогретую солнцем степь.
Я вплетаю ветер в волосы, и мы несемся наперегонки до тех пор, пока забываем, кто кого несет: я ветер или он меня. По семенам одуванчиков находим дорогу домой, и ставим чай. Ветер забирается в витую ракушку и напевает огню в камине.
Ты приходишь ровно в восемь и, как кошка, стряхиваешь у порога следы. Колокольчики над дверью о чем-то перезваниваются с твоей тенью.
Я достаю из корзинки пряжу, и прялка тычется в ладони, как щенок носом. Ты мастеришь маленькие качели и подвешиваешь к окну, чтобы быстрее пришел завтрашний день. Вечером я прячу под одеяло монетку и на утро гадаю по ней, кто родится — мальчик или девочка. Ты отыскиваешь на стуле ключи и наугад открываешь двери, впуская перелетных птиц. Они оставляют после себя экибаны дорог и фарфоровые кувшинчики, которые носят под крылом, чтобы сновидениям было где переночевать.
На подоконнике распускается утро.
Шепот за стеной…
– Молчи!
Ожерелье ловит отблеск огня.
– Это сон, всего лишь сон.
Мягкие волосы касаются щеки. Ты подводишь меня к зеркалу, бесконечное множество раз отраженному внутрь себя, и мы вступаем в эту анфиладу проекций. На гранях мелькают фигуры в шутовских нарядах и королевский одеяниях, строгих костюмах и бальных платьях. Они подмигивают, перешептываются, раскланиваются, приподнимая шляпы…
– Что это?
– Театр. Театр снов.
Я теряюсь в хороводе лиц, но ты уверенно движешься вперед, раздвигая зеркала, как портьеры.
– Ну, вот мы и дома.
Пространство заполняет светящийся восьмигранный кристалл. Он раскрывается, подобно цветку лотоса, обнажая сцену и декорации. Персонажи продолжают игру, не сбиваясь с ритма, и мы подхватываем действие, вспоминая роли…
Как спалось, милый?
Вечером приходят сумерки, и комары взрезают воздух маленькими скрипичными ключами. Я кормлю ветер крошками песен, отгоняя прожорливых голубей. Серебристый фагот проливается на землю спиральными домиками улиток, которые тотчас же исчезают в траве.
С каждым взмахом смычка становится все темнее, и в заключительном аккорде небо заполняется гонгом луны.
Пора пить чай.
В начале августа я уже пила чай по вечерам, и закат алой косынкой ложился на плечи. Город рассыпался мириадами песчинок, и к утру между домами высились огромные барханы, похожие на уснувших верблюдов.
Я забиралась с ногами в прогретое утро и нанизывала эхо на нитку, чтобы вечером было не так одиноко. Потом я растапливала камин и сжигала твои детские письма и взрослые рубашки, а эхо трепетало под потолком бархатной бабочкой.
Старые ходики в углу уже давно потеряли время и шли в такт с моими стихами и взмахами ресниц.
Кто-то надкусил лежащее на подоконнике яблоко и, глядя на его потемневший бок, во рту появляется вкус осени. Спелой вишней наливается вечернее небо, и я бреду к кровати, чтобы еще раз расписаться на ней своими снами. Мое отражение в зеркале пожимает плечами и тоже укладывается на топчан, лишь тень какое-то время мечется между нами, пока не выбирает нагретое место у камина.
Меня давно мучает вопрос: что снится моей тени? Отражение моих снов или сны-перевертыши, в которых действие разворачивается от конца к началу, а может, снюсь я сама и к утру моя тень знает обо мне больше, чем я?
Мои мысли распугивают мотыльков вокруг настольной лампы – пора гасить свет.
Ночь пушистой кошкой сворачивается у меня в ногах.
В эту осень ты читал все книги от конца к началу, а я носила длинные юбки с бахромой и кормила беспризорных кошек.
Дни текли, как варенье с ложки, оставляя на дне сладкие кристаллики сахара. Ты брал меня за руку и вел к пруду, и мы гадали, в чьих глазах отразится первая проклюнувшаяся звезда.
По ночам я писала длинные письма, и ответы проступали на твоих ладонях. Капли дождя падали на страницы раскрытой книги, и к утру можно было прочитать его сон. Я прятала обувь под подушку, чтобы тень не ушла из дома.
Запахи с улицы воровато прокрадывались в дом через замочные скважины, и ты снял с дверей все замки. Утром я привязывала колокольчики к маятнику часов, и время растворялось в их перезвоне.
С наступлением зимы мы пекли из слоеного теста птиц и подвешивали над дверью. Они исчезали послойно, снизу вверх и когда оставался только клюв, наступала весна. Мы, не таясь, ели мороженую землянику и не гасили свет ночью. В нашем зеркале уже отражалось лето, и ты выносил его на улицу, чтобы быстрее растаял снег. Платяные шкафы в доме пахли лавандой, и я вытряхивала из них уснувших на зиму птиц.
С приходом лета все вещи обретали прозрачность и забывали свои сны. Дни становились вязкими и липкими, а потом и вовсе застывали.
Звон колокольчиков будил уснувшую в углу осень.
Вечером я пью чай, и зима приходит погреться в моем стакане. На каминной полке просыпается сова, и огонь гаснет, боясь отразиться у нее за спиной.
Молчим. Змея тишины свитком сворачивается вокруг запястья и, чтобы уснуть, приходится снимать ее с руки. Заиндевелые ходики затихают, и время покрывается льдинками узора. Притаившийся в подполе сверчок начинает петь, как только с календаря срывается еще одна страничка.
Я ныряю в ночь как рыба, и сразу ухожу на глубину. Каноэ луны мягко скользит по реке и застряет в камышах. Болотная цапля прячет под крылом туман и к рассвету растворяется в его дыхании.
Тихонько выбирается из-под кровати утро.
Когда приходит вечер, я боюсь остаться одна. Черной кошкой подкрадывается тишина, и нельзя сдвинуться с места, чтобы не наступить ей на хвост.
Старые ходики в углу задумчиво сочатся минутами. Подглядываю за своим отражением в зеркале, и оно в конце концов смущается и исчезает. Вещи перешептываются за моей спиной.
Ночью приходит гроза. Отблески молний ловят тени птиц, и те уже не могут сдвинуться с места. Деревья становятся влажными и встряхиваются, словно воробьи после дождя.
Я бреду по краю лета, и ветер заплетает волосы в длинную косу.
Чайка крылом переворачивает страницу.
Вечером море засыпает, выплескивая свои сны на прибрежные камни. Сквозь мои ладони прорастает трава, и я понимаю, что слишком долго молчала. Напеваю песни, которые снились мне еще до рождения, и огонь в камине тихонько вздыхает им в такт.
Каждый день я нахожу в изголовье записку с просьбой присниться сегодня и мастерю из них бумажных птиц. Под утро они улетают, не сказав ни слова, лишь взмахи крыльев застывают на окне.
Старый валун (тот самый, у тропы) сновидит по пятницам и от этого становится теплым, а мох на нем зацветает. В такие дни я ношу в волосах колокольчики и не пью дважды из одной чашки.
Из песка слагает иероглиф змей Наддин.
Крадущиеся кошки волн расписывают берег своим молчанием. Мне снится степной ковыль, и я просыпаюсь, забытая всеми травами.
В самую жару на твоих губах распускается цветок папоротника, и ты набираешь в рот воды, чтобы он не завял.
Я нанизываю на нитку семена чертополоха и надеваю тебе на шею. Они прорастают почти мгновенно, сплетая из корней твое имя. От морской соли пряди волос застывают и звенят на ветру, словно колокольчики.
Наши следы догоняют нас под вечер, и приходится возвращаться домой. Под окном забывает проснуться дождь, и я собираю капли в кувшин.
Раковина ночи наполняется нашим молчанием.
Мои сны прорастают сквозь грани кристалла и принимают царственный вид чертополоха. Я пью их, как нектар из твоих ладоней, и вслушиваюсь в шепот видений.
В сокровенной пустоте бутона таится пчела, и ее молчание похоже на шелест ветра. Где-то невдалеке родник огранивает разноцветные камешки своей звонкой песней.
Призрачными шагами дождя ты входишь в дом и заполняешь все пустоты. Твоя одежда пахнет лавандой, а сандалии обросли водорослями и ракушками. Обрывки давнего разговора проступают на песке:
«Ты помнишь, мы входили в круг, и я спросила:
– Зачем рисуешь тени на стене?
Ответил:
– Тайну оживляю.
– Что значит тайна?
– Губ касанье к пустоте и Млечный путь, вплетенный в косы на прощанье».
«Одиночеством нос не утрешь», – так думала Наис, рассматривая себя в зеркале. Все было на месте: и груди, похожие на две ладьи с наполненными парусами, и родинка чуть справа, исчезающая с наступлением холодов, и парчовый пояс, и даже маленький колокольчик, звеневший во время любовных утех. Однако в жизни ее чего-то не хватало, и понимание этого преследовало Наис, как времена года.
Она перестала запирать двери на ночь, и каждый вечер прятала в туфлю зеркальце и монетку, пытаясь выманить свои сны. И если во сне Наис уже давно спала с мужчиной, то в повседневной жизни оставалась девственницей с рыжими волосами и все свободное время рисовала на ногтях черным лаком нотные знаки.
Во сне ее волосы меняли свой цвет, а колокольчик звенел, не умолкая. Наутро Наис находила себя среди пропитанных запахом полыни простыней, и часы ее каждый день отставали на 12 минут.
«Может быть, любовник заблудился в моих снах?» – подумала Наис после очередной ночи и принялась составлять карту своих снов. Оказалось, что собственные сны перемежаются с чьими-то чужими. Ее сны пахли корицей и снились по четным числам. Все они имели разные имена и были такими тонкими, что легко проходили сквозь серебряный перстень. Чужие сны не пахли ничем и приходились на нечетные числа, засыпая за час до рассвета.
Через пять дней кропотливой работы Наис составила две карты (своих и чужих снов) и с удивлением обнаружила, что они пересекаются у небольшой гостиницы. В эту ночь она оставила в туфле обе карты и точный адрес.
Наутро, нарисовав на ногтях свою любимую мелодию, Наис вышла из дома. Найдя здание гостиницы, она сняла номер, поставила слева от себя туфлю с зеркальцем и принялась ждать. Ожидание тянулось медленно, словно молочный кисель, и взглянув через некоторое время на часы, Наис поняла, что они отстают на 12 минут. До нее донесся запах полыни, и кто-то бросил монетку в ее туфлю. Оглянувшись, она узнала своего ночного незнакомца. Он произнес:
– Мы выбираем себе сны, как платья. Они могут быть дорогими и дешевыми, новыми и поношенными, разных размеров и цветов. Одни подходят нам, и мы носим их, как свое второе я. Другие оказываются чужими, и мы спешим избавиться от них во что бы то ни стало. Бывают сны-неваляшки, сны-письма, сны-карты и сны-словари (где содержится полный перечень снов и краткое их описание).
Я искал тебя с тех пор, как обнаружил в своем сне небольшую туфлю с зеркальцем и монеткой.
За окном темнеет. Мы спускаемся во двор по прогорклым чешуйкам ступеней, скользящих под ногами большеглазыми рыбами.
У реки ты отвязываешь лодку (словно провинившегося щенка), и – ночь настигает нас скрипом уключин. Вода неподвижна, в мелких трещинках, как шкура кита. В беззвучность плавно входит твой голос. Ты говоришь медленно, будто обмакивая слова в рассыпанное соленой дорожкой отражение луны.
Становится прохладно, и я укутываюсь в домашнюю кофту с деревянными бусинами пуговиц. Почему-то вспоминаются рассказы про разрыв-траву и промокших в непогоду птиц. Явственно ощущаю дрожащий шарик перьев в руках. Завтра – Ивана Купала.
Ты срываешь мне уснувшую кувшинку – я так люблю сказки про фей, – зачерпываешь ладонями наше отражение и медленно пьешь (и теперь не понятно, кто остался в реке). Возвращаемся…
Закапываюсь поглубже в одеяло и уже с нетерпением ожидаю утра и появления феи… Она, серебристая, что-то напевает, покачивая остроносую туфельку, словно колокольчик звенит. Затем – вдруг – испугавшись – прикладывает к губам палец и прячется в пушистых тычинках.
Чувствую твое прикосновение. Неужели приснилось?..
Я давно стала замечать, что время здесь течет не только задом наперед, но и в разные стороны. Оно похоже на улей с пчелами, где вместо меда рождаются пыльные фолианты, исписанные непонятными знаками.
Осенью все гости разъезжаются, оставляя за собой двери распахнутыми настежь, чтобы их снам было где перезимовать.
Темнота, тягучая, как настоявшийся эль, заполняет дом. Ты молчишь в углу, как загадочная рыба Аксолотль, и я чувствую себя Ассолью, уснувшей на прибрежных камнях.
По утрам в городе шумно, продавцы раскладывают незамысловатый товар, а рыбаки у пристани подкармливают чаек, чтобы улов был богаче.
Придя с базара, у порога спотыкаюсь об очередной томик, пропахший медом. С интересом листаю… Ты укутываешь меня пледом и подсматриваешь через плечо.
Каждый день текст меняется. Мы знакомимся с персонажами, приглашаем друг друга в гости, и в доме появляется новая дверь…
С приходом холодов у многочисленных гостевых порогов появляются сны – традиционные, в виде сложенных треугольниками исписанных страниц; перевертыши, которые надо читать от конца к началу; музыкальные, спрятанные в нотных тетрадях и самые интересные – спящие сны, погрузившись в которые можно проснуться в выбранном сюжете.
Ты впадаешь в спячку, как таежный медведь, согревая дыханием мои озябшие руки.
В ожидании весны дремлет в печи огонь…
